6-1 глава Peter Wright The Spy Catcher

The Spy Catcher

6-1 

Во время холодной войны секция А2 в МИ-5 находилась, так сказать, в траншеях на линии фронта, а Хью Уинтерборн и я служили бойцами штурмовых частей. Хью Уинтерборн был хорошим товарищем по оружию. Он служил в Китае, Японии, на Цейлоне и в Бирме до того, как пришел в МИ-5, говорил на китайском и японском свободно. Из Уинтерборна мог бы получиться отличный военный самого высокого ранга. Его операции всегда были спланированы до мельчайших деталей и, несмотря на то, что частенько мудрено закручены, неизменно проводились с военной точностью. Несмотря на это, он не был отпетым «солдафоном». Он подходил к каждой операции с прицелом не только выполнить задание и собрать разведывательные данные, но и немного развлечься. И мы веселились. В течение 5 лет мы устанавливали аппаратуру прослушивания, вскрывали письма и вламывались в частные дома по всему Лондону с негласного одобрения государства, и помпезные — в черных котелках на головах — государственные «мужи» Уайтхолла смотрели на все это сквозь пальцы.

Уинтерборн и я были прекрасными напарниками: мы оба горячо верили, что модернизация была чрезвычайно нужна почти в каждом отделе Службы, особенно в техническом плане. Потому-то я напряг мозги и начал генерировать и выдавать идею за идеей. Он же выступал в роли «созидателя»: выискивал смысл в моих бредовых, на первый взгляд, идеях и пытался реализовывать их в жизнь.

Когда я впервые присоединился к команде Уинтерборна, он носился повсюду и рассказывал всем новость о последнем деле, которое успешно совершил его отдел под кодовым названием Party Piece. То была типичная для Уинтерборна операция, когда тщательная продуманность и чрезвычайная удача гармонично слились воедино. Один из агентов отдела F4 – курьер, узнал от своего «человека» в Коммунистической партии Великобритании, что все партийные секретные досье хранятся в квартире одного богатого члена партии на фешенебельной улице Мэйфэр. Сотрудники А2 тут же подсуетились и спланировали операцию с целью вломиться в ту квартиру и скопировать досье.

К квартире приставили интенсивный визуальный надзор, установили на телефон прослушку, осуществляли вскрытие писем, и как-то неожиданно МИ-5 улыбнулась удача. Женщина из того дома позвонила мужу на работу, чтобы сказать, что она уйдет на часок, и предупредила его, что ключи оставит под ковриком. Через 20 минут после перехвата звонка на Леконфилд-Хаус, мы уже находились возле квартиры и делали пластилиновый слепок с ключа.

Проникновение в дом было назначено на время, когда жильцы уедут на выходные в Озерный Край (живописный район гор и озер на северо-западе Англии). Уинтерборн послал команду «топтунов» следить за парой на случай, если они решат вдруг вернуться домой раньше. Установили и привели в полную готовность модули с педальным управлением машин по микрофильмированию на Леконфилд-Хаус, чтобы скопировать досье. Команда из А2 вошла в квартиру, подобрала ключи к шкафам с документами — там находились папки с досье членов партии. Содержание каждого ящика в обоих шкафах сфотографировали на Polaroid. Каждую папку с осторожностью вытащили и пронумеровали там же в квартире с тем, чтобы поместить потом на прежнее место. Затем связали стопками и отвезли их на Леконфилд Хаус для копирования, соблюдая их нумерацию. В те выходные скопировали все 55.000 досье, и в результате — бесценный «улов» — вся информация о Коммунистической партии.

Та операция предоставила МИ5 полный доступ к спискам партийной организации. Каждое досье содержало написанное рукой претендента заявление с объяснением, почему он или она вступают в ряды партии, а также полные личные данные, включая подробное описание тех или иных причин их принятия: проделанная для партии работа или контакты в партийной организации. Но самое ценное — то, что среди полученных материалов содержались досье «теневых» членов Коммунистической партии Великобритании — людей, которые предпочли сами — или партия посчитала нужным — скрывать их личность. Большинство из этих «теневых» людей вступили в партию по иным соображениям, чем прежние коммунисты 1930-х годов, многие из которых позднее были завербованы «стучать» куда надо. То были люди из Лейбористской партии, профсоюзного движения, госслужащие или выполняющие другую подконтрольную государству работу, которые ушли в «тень» в значительной степени из-за новой процедуры проверки правильности анкетных данных, введенной правительством под руководством Эттли.

Во время 2-й мировой войны и сразу после нее, в силу наших союзнических обязательств с Советским Союзом, Коммунистическая партия Великобритании представляла собой авторитетный институт, который поддерживал особенно навязчиво профсоюзное движение. И подталкивал профсоюзы выступать активнее на рабочих диспутах, к ужасу премьер-министра Эттли, особенно в последние годы его пребывания у власти. В конце 1940-х годов МИ-5 начал интенсивно использовать все имеющиеся ресурсы с целью мониторинга и нейтрализации воздействия компартии на профсоюзное движение. К 1955 году Компартия уже была всецело пронизана — почти на каждом ее уровне — техническим надзором или доносчиками. А заполучив в руки досье на ядро партийного руководства (после осуществления операции Pаrty Piece в том же году) МИ-5 окончательно утвердил свое влияние над ней в послевоенное время. По иронии судьбы в те же годы Советский Союз ввел войска в Венгрию, и Коммунистическая партия начала постепенно терять свою популярность и членов.

Так как МИ-5 владела после Pаrty Piece всеми материалами — Коммунистическая партия Великобритании никогда больше не представляла из себя серьезной угрозы для безопасности королевства. С того самого времени МИ-5 мог определять местонахождение каждого отдельно взятого активиста партии — даже «теневого», отслеживать его деятельность и предотвращать всякие попытки с его стороны заполучить секретные материалы, в случае возникновения такой возможности. Pаrty Piece материалы были помещены в боксы оперативного хранения и оставались там — в качестве довольно ощутимого подспорья — вплоть до начала 1970-х годов, когда Компартия не замедлила заявить, что отказывается от «теневого» членства и с этого времени становится совершенно «открытой» партией.

Я впервые начал работать против Компартии в конце 1950-х годов, когда Хью Уинтерборн и я установили еще один микрофон в их штаб-квартире Компартии на Кинг-стрит. Там знали, что их здание находится под постоянным наблюдением спецтехники, и регулярно меняли место проведения важных собраний. Наш «человек на Кинг-стрит» передал своему куратору в F-4, что собрание исполнительного комитета партии перенесено в небольшой конференц-зал в глубине здания, где не было окон — и, как мы узнали от нашего «человека», не было и телефона, поэтому SF* не могло обеспечить «прослушку». Позднее — в 1960-х годах — причина отсутствия там телефона неожиданно прояснилась. Оказывается, Энтони Блант «поторопился» рассказать русским о наличии SF в здании на Кинг-стрит (сразу после установки таковой). Естественно, они предупредили об этом «кого надо» в партии и посоветовали удалить все телефоны из помещений. Но там не отнеслись к этому достаточно серьезно. И принимали меры предосторожности лишь во время особо важных собраний.

Уинтерборн и я подъехали на Кинг-стрит и, сидя внутри моей машины, стали изучать внешние очертания дома, пытаясь решить, как бы нам наилучшим образом подобраться к тому помещению. Слева, на дальней стороне стены, что «смотрела» на улицу, мы увидели заброшенный люк для угля, которым явно не пользовались уже многие годы. Мы сразу поняли, что это прекрасная возможность осуществить задуманное. С помощью нашего «человека» мы выяснили, куда вел люк, оказалось, что прямиком в тот конференц-зал.

* SF (special facility) = оборудование / устройство специального назначения / прослушка

Я предложил Уинтерборну сделать фальшь-дверцу, идентичную той, что была на том люке, и навесить ее поверх старой, а радио-микрофон установить между ними, засунув в замочную скважину.

Хью незамедлительно начал действовать. Для начала он сконструировал новую дверцу, которую можно было закрепить на люке при помощи пружинного затвора. Дверцу, несомненно, нужно было покрасить в тот же цвет, что и у настоящей – в коричневый, но сильно «побитый» непогодой и временем. Мы связались с Научно-исследовательской лабораторией по строительству в Гарстоне и выслали им образец краски, которую Хью отковырял отверткой, прогуливаясь (неофициально) как-то вечером поблизости. Они определили краску и достали для нас немного подобного цвета. Вооружившись паяльной лампой и тазом с водой, мы создали все необходимые предпосылки успешного эрозийного эффекта на нашей дверце. После этого я приступил к установке радио-микрофона. Я воспользовался миниатюрным пластиковым усилителем звука, чтобы протащить его через замочную щель к микрофону, заполнил все свободное пространство дверцы аккумуляторными батарейками, чтобы микрофон работал автономно не менее 6 месяцев. Приемник мы спрятали в кабельном колодце под тротуаром возле телефонной будки в конце Кинг-стрит, что, по счастью, оказалась как раз в зоне действия нашего микрофона, и телефонная сеть прекрасно передавала сигналы на 7 этаж здания на Леконфилд-Хаус.

Самой рискованной частью операции оказалась установка фальшь-дверцы на люк. Нам пришлось это делать возле здания компартии на виду у всех, а там «секли» всё мало-мальски подозрительное. Хью Уинтерборн, как всегда не изменяя своим привычкам, разработал грандиозный план. И назначил установку дверцы на поздний вечер субботы, когда шумные гуляки – любители погулять и покутить после театра – обычно заполняли улицы возле Ковент-Гарденс. Он устроил так, что в назначенное время все свободные офицеры из отдела А-2 и F-4 с женами подошли с разных сторон к зданию на Кинг-стрит. Всех нас он подробнейшим образом проинструктировал – как хореограф, когда ставит балет – кто откуда выходит и куда идет. Мы появились двумя группами, претворившись сильно пьяными, а повстречавшись на тротуаре, стали обмениваться приветствиями и балагурить. Во время того «представления» Уинтерборн опустился на колени и начал проделывать дрелью небольшие дырочки в стенке люка для крепления пружинного затвора, собирая летевшую коричневую пыль в свой носовой платок. Через некоторое время наша шумная общительная компания начала понемногу редеть, но у Уинтерборна были железные нервы. Он спокойно закончил сверлить, вытащил фальшь-дверцу из-под одежды и закрепил ее на нужном месте. Операция, известная как TIEPIN, работала прекрасно и, как задумывалось, в течение многих месяцев МИ-5 имела полную информацию с каждого важного собрания компартии. Но через некоторое время микрофон все-таки обнаружили. Один член компартии случайно вышел на нашу частоту, когда настраивал радио, и его насторожили фоновые помехи, которые выдали присутствие подслушивающего устройства. Все здание перевернули вверх дном в поисках жучка, но ничего не нашли. Нам повезло. Хью Уинтерборн в то время жил в квартире на верхнем этаже здания на Леконфилд-Хаус, пока его жена гостила у родных в Норвегии. Когда ему доложили о случившемся, он сразу же поспешил на место и открепил фальшь-дверцу, не поленился притащить ее в офис и оставил у себя как военный трофей.

Наиболее масштабная операция по установке «прослушки», в которой Уинтерборн и я участвовали и к которой «приложили руку», была совершена в Ланкастер Хаус – помпезном особняке с элементами неоклассики в центре Лондона, где обычно проходили конференции с главами и правительствами государств-членов Содружества в 1950-х и 1960-х годах. Когда Макмиллан стал премьер-министром, события в британских колониях начали развиваться невероятно стремительными темпами (деколонизация!), и МИ-5, которая и так отвечала за безопасность и сбор разведданных на заморских территориях Британской короны, включая саму метрополию, испытала сильнейшее давление. Ей поручили обеспечивать еще и получение секретной информации во время переговоров по предоставлению колониям свободы различной степени. В том огромном особняке не было смысла устанавливать прослушивающее оборудование в каждой отдельно взятой комнате, т. е. ставить локальную систему «прослушки». Ведь неизвестно, какие именно комнаты собирались использовать для переговоров, и это серьезно замедлило бы сбор разведданных. Уинтерборн и я предложили МИ-5 установить комплексную систему по всему зданию, чтобы использовать ее, когда и где потребуется. Министерство по делам колоний с энтузиазмом откликнулось на наше предложение: Ланкастер Хаус закрыли на «реконструкцию» на две недели, и команда отдела А-2 смогла войти внутрь и приступить к «своей» работе. Хью и я предварительно изучили план комнат самым тщательным образом и разработали схему установки оборудования, заранее определив место под каждый микрофон. Ну, а после того нам оставалось лишь осуществлять контроль в течение всего того периода времени (1960-е и 1970-е годы) и использовать систему всегда, когда высокоранговые дипломатические переговоры проводились в Лондоне.

Однако внедрение «жучка» в штаб-квартире Компартии Великобритании и установка системы «прослушки» переговоров делегаций стран Третьего мира, на самом деле, было шагом в сторону от нашей основной задачи, которая состояла в том, чтобы противостоять Советскому Союзу и его союзникам. Первая операция, предпринятая отделом А-2 против русских, в которой принял участие и я, называлась CHOIR. И началась она за несколько месяцев до того, как я пришел в МИ-5. Хью Уинтерборн возглавлял ту операцию по внедрению «жучка» в русское консульство, располагавшееся на Бэйсуотер Роад. Такая возможность появилась у них, когда в смежном здании* затеяли ремонт, готовя его к новым арендаторам. Агенты МИ-5 проникли в апартаменты, прикинувшись дизайнерами интерьера, и Уинтерборн смог установить новое оборудование – зондовый микрофон, разработанный Джоном Тейлором в лаборатории на Доллис Хилл.

Этот зондовый микрофон представлял собой громоздкий, но высокочувствительный микрофон, который использовался для секретного доступа и прослушивания объекта через простенок. Устройство замуровали в стену на глубине примерно 18 дюймов** от целевой стены. Те 18 дюймов сверлили вручную, с диаметром отверстия в дюйм, с шагом в полдюйма. За полдюйма до целевой стороны отверстие диаметром в дюйм сверлить перестали и начали делать дырочку – малюсенькую, не больше булавочной головки – тоже вручную, используя уже сверло дрели No. 60. Так, что вмешательство в целевую стену было практически незаметно невооруженному глазу. В отверстие потом вставили мягкую трубку, внутрь которой уже подогнали акустически зондовый микрофон. Микрофон делал передачу наружу, и по телефонным проводам она отправлялась дальше – на Леконфилд Хаус, где усилители преобразовывали пойманные сигналы в членораздельную речь.

Через 6 месяцев после того, как Уинтерборн завершил, как казалось нам, успешно операцию CHOIR, микрофон внезапно «издох». У МИ-5 имелся один завербованный ими агент, которого русские приглашали периодически — как разнорабочего из местных — по имени Наткин, которого, с чьей-то легкой руки, все звали «Белкин». Он-то и рассказал, что в той комнате что-то красили. Хоть мы и предположили, что нашу дырочку, скорее всего, просто забрызгали слоем краски, но все равно озадачились таким неожиданным поворотом дел. Ведь до того, как сделать «внедрение», Уинтерборн поручил Наткину произвести детальные замеры целевой стены. И уже на основе тех замеров спланировал так, чтобы дырочка для микрофона оказалась под лепниной искусно сделанного карниза на высоте 14 футов от пола. Казалось нереальным, что кто-то станет вдруг красить стены, да так тщательно, что ее «намертво» замажет. Потому Уинтерборн и я решили «покопаться» там еще разок.

Наша вновь предпринятая операция потребовала достаточно сложной подготовки. Отделочные работы в здании, смежном с консульством, закончились. Теперь там

* в смежном здании = здания, стоящие стена к стене (впритык)

* дюйм = 2,54 см

располагался шумный офис с постоянным потоком посетителей, за некоторыми из которых — нам было известно — следила русская служба безопасности. Нам пришлось работать ночью, в кромешной темноте и в полной тишине. Нужна была стремянка для работы на высоте 14 футов, стоя на которой можно было штукатурить и красить, чтобы скрыть неизбежные повреждения. Уинтерборн организовал всё так, что сборно-разборную стремянку, быстро сохнущие декораторские материалы — специально разработанные для МИ-5 всё той же Научно-исследовательской лабораторией по строительству — доставили в маленьких упаковках так, чтоб ничего не заподозрили в неизменно бдительном консульском отделе.

Через неделю Джаггер и я взяли такси и доехали до начала улицы Бейсуотер Роуд. Была зима. На городских улицах было тускло и полно спешащих в свои дома людей. Мы шагали вниз по улице в направлении консульства, затем юркнули в здание по соседству, воспользовавшись одним из знаменитых ключей «от Джаггера». Распаковали кейсы-атташе с инструментами, достали маленький радиоприемник. Внешний пост охраны перед консульством был проинструктирован следить за зданием на предмет любых признаков движения. Мы же следили за сигналами на нашем приемнике, конечно, не отвечая на вызовы, чтобы сразу прекратить работу, если кто-нибудь войдет в целевую комнату.

Каждый установленный МИ-5 микрофон был зарегистрирован, и в Картотеке отдела А хранилось его досье, куда были вписаны все технические характеристики, история работы и, что самое важное, его точное местоположение. Пока Джаггер собирал тихонечко стремянку, я, изучив план стены, что мы прихватили с собой из Картотеки отдела А, делал тригонометрические замеры. Начали отковыривать штукатурку. Жутко трудоемкая оказалась работенка. Каждый кусочек штукатурки нужно было удалять вручную, чтобы ни единой крошки не упало на пол, и класть в пакетик, чтобы потом выбросить. Через час мы добрались до микрофона, тщательно закрепленного внутри стены кусочком пластилина. Я разъединил провода и вынул сделанную из органического стекла акустическую трубочку, что вела в целевую комнату.

Сверло дрели № 60 имело специальный стоппер, чтобы сверло поворачивалось столь медленно, что ни пылинки от штукатурки или краски не залетело бы в целевую комнату. Я приставил сверло дрели к стене и крепко удерживал его, пока Джаггер осторожно поворачивал ручку. После двух оборотов все еще чувствовалось сопротивление. Определенно, что дырку закрывал не тоненький слой краски. При свете фар проезжающей машины мы в недоумении переглянулись. Посверлили чуть дальше вглубь. Еще. Еще. И все равно чувствовалось сопротивление. Потом неожиданно сверло пошло свободно, но почти сразу обнаружилась другая преграда. Я осторожно вытащил дрель из стены, а Джаггер отсоединил и положил сверло в маленькую коробочку, чтоб потом изучить его на Леконфилд Хаус. Засунув акустическую трубку в дыру, я услышал довольно четко, как тикают часы в целевой комнате. Без сомнения, дрель достигла цели, как и планировалось изначально, – задней стороны отштукатуренного карниза.

Мы поспешили запихнуть микрофон обратно в стену, подсоединили провода и замазали дырку штукатуркой. Нам пришлось убить 3 часа времени, поджидая, пока она затвердеет и можно будет закрасить повреждение. Мы сидели, мирно курили, а наш приемник время от времени покрякивал. Давая понять, что даже глубокой ночью обе «стороны» танцуют вальс «холодной войны» - наши «топтуны на авто» все еще гонялись за русскими дипломатами по тусклым улицам Лондона. Лишь в консульстве было тихо и спокойно.

На следующий день на седьмом этаже Уинтерборн и я прослушивали CHOIR микрофон. Приглушенно, но он все же работал. Единственная проблема - никто ничего не говорил в целевой комнате. Мы отправились в подвал, чтобы изучить сверло дрели № 60 под микроскопом. Оно было покрыто пылью от штукатурки на глубину 3/8 дюйма (1 фут = 30,48 см . Кем бы ни был тот русский декоратор, но он явно был до безобразия добросовестным.

«Ох уж этот проклятый косметический ремонт», - сказал Уинтерборн, смотря в микроскоп одним глазом. «Нельзя же класть слой штукатурки в 3/8 дюйма на дырочку с булавочную головку. Проклятый «опрыскиватель», он ее залепил!»

Через месяц или около того наш «Белкин», то бишь Наткин, смог заглянуть в целевую комнату. Она была полностью переделана: звукозащитная перегородка закрывала полностью ту стену, что отделяла смежные строения. За перегородкой сидел в одиночестве секретарь и работал на пишущей машинке. Русские определенно понимали – как, впрочем, и мы, - что смежные стены уязвимы для разного рода атак. Однако, мы не могли с уверенностью сказать, то ли они ничего не знали о микрофоне, то ли обнаружили дырочку и таким способом предотвратили всякую утечку информации.

В июле 1955 года я вновь столкнулся с русскими. На этот раз в Канаде. МИ-5 получила запрос на оказание технической помощи в проведении операции Королевской канадской конной полиции (КККП), которая планировала установить микрофоны в русском посольстве в Оттаве. Старое трехэтажное здание посольства, фасад которого смотрел на реку Ридо, недавно сгорело. КККП планировало установить «прослушку» во время проведения капитальной реконструкции, но нуждалась в новейшем оборудовании такого назначения, потому и обратилась к МИ-5.

В аэропорту меня встретил Терри Гуэрнси – глава отдела В контрразведки КККП. С ним был его помощник – валлиец по имени Джеймс Беннетт. Гуэрнси – тощий на вид канадец, чья кажущаяся невозмутимость снаружи нет-нет да выдавала его нервозность и взрывную энергию внутри. Гуэрнси стажировался в британских службах МИ-5 и МИ-6 и вернулся в Канаду в начале 1950-х годов, убежденный в том, что КККП не подходит – будучи одета в форму полицейских – к деликатной работе контршпионажа. Гуэрнси начал набирать сообразительных – одетых «по гражданке» – добровольцев и по собственной инициативе организовал отдел В, ставший одним из наиболее современных и действенных подразделений по контршпионажу на Западе. Многие из идей, что позднее оказали большое влияние на умы руководителей служб в Британии и Америке – например, такие, как компьютеризированные записи передвижений русских дипломатов по странам Запада – начали применяться с подачи Гуэрнси. Он же постоянно сталкивался и, как мог, боролся с жуткой ограниченностью неписаного закона Конной полиции: где свято верили, что любой офицер в форме КККП был по сути значительнее его коллеги в гражданском. То было суждение, которое пронизывало глубоко не только всю канадскую разведку, но и ФБР тоже. Гуэрнси считал, что британцы правы в том, что существуют различия между работой сотрудника криминальной полиции и работой агента по сбору разведданных, где требовались совсем другие навыки и умения. И он прилагал немало усилий, чтобы отдел В оставался самостоятельным звеном КККП. Однако те усилия в результате стоили ему карьеры. Старшие офицеры Конной полиции этого ему не простили, и вскоре он был отправлен в Англию, где «играл роль» посредника КККП в отношениях с МИ-5 и МИ-6, пока плохое здоровье, наконец, не вынудило его уйти на пенсию.

Когда в 1956 году я впервые приехал в Канаду для оказания помощи в операции под кодовым названием Dew Worm, Гуэрнси еще имел власть и влияние. За ужином — в самый первый вечер — он подробно рассказал мне, на какой стадии находится операция. Что КККП успешно завербовала подрядчика, которому доверили перестраивать русское посольство, и даже внедрила на объект своего офицера под видом рабочего. И с помощью Игоря Гузенко — русского, который работал когда-то в старом здании посольства как шифровальщик, пока не перешел на сторону канадцев в 1945 году, — Гуэрнси определил место «внедрения» на северо-восточном углу здания, где раньше располагался секретный отдел и шифровальная комната КГБ и ГРУ (советская военная разведка).

После изучения различных планов постройки я понял, что применение SATYR — использование резонаторного микрофона, управляемого извне микроволновым излучением — технически было невозможно. Так как расстояние от устройства до безопасного места было слишком велико, чтобы гарантировать успех. Можно было осуществить задуманное с использованием проводной связи. Операции с применением проводной связи имели одно основное преимущество: если установлены профессионально, то их практически невозможно засечь. Потому наилучшим решением «внедриться» было спрятать микрофоны внутри алюминиевых рам подъемных окон на нужной стороне здания. Гуэрнси подсуетился и смог раздобыть одну такую у поставщика. То были рамы на фрикционных петлях — без шнура и противовеса для открывания и закрывания, как в классических английских окнах, — и они превосходно подходили для того, чтобы спрятать там наше устройство. А воздушный зазор в раме там, где две створки смыкаются, обеспечил бы хорошее качество звука. К тому же металлический профиль без помех пропускает излучаемое микрофонами электромагнитное поле, делая невозможным их обнаружение какими-либо приборами.

Но оставалась главная проблема, как спрятать провода, ведущие к микрофонам. Стены нового здания посольства были спроектированы толщиной примерно 2 фута, с железобетонной монолитной стеной с наполнителем из свинца — 14 дюймов, и воздушной «подушкой» посередине — 2 дюйма, вдобавок ко всему облицованы толстым слоем камня с внешней стороны толщиной 4 дюйма. Я запросил у МИ-6 подробную информацию обо всех электронных операциях, когда-либо проводимых русскими «чистильщиками». И они рассказали, что русские никогда не проверяют внешнюю поверхность стен своих зданий, а только внутреннюю. Очевидно, полагая, что это сильно подорвет их престиж, если на виду у всех они станут «чистить» свои владения. Я уведомил Гуэрнси, что лучшим способом будет вывести провода через пространство воздушной «подушки». Там они будут фактически застрахованы от обнаружения благодаря 14-дюймовой толщине бетона, и, кроме того, в МИ-5 разработали новый тип тонкого кабеля, который испускает намного меньше электромагнитного излучения.

Пока стройка была в разгаре, мы по-всякому изворачивались и прятали провода от русской службы безопасности, которая регулярно посещала стройку и присматривала за канадскими рабочими. Мы «утопили» большие катушки под каждой 8-футовой бетонной опорой и вывели концы сквозь битумное покрытие. Каждую ночь, по мере того как очередной ряд каменной кладки был уложен, рабочие из КККП приходили на стройку и подтягивали концы вверх на нужную высоту. Было всего 8 кабелей. Каждый мы пометили наугад цифрами от 1 до 20, чтобы запутать русских в случае, если когда-нибудь им все-таки удастся их обнаружить. Хороший «пинок под зад» — шутка, которую русские точно «оценят», когда раскурочат посольство до основания в поисках остальных — несуществующих — кабелей.

Наиболее сложной частью операции стало подсоединение проводов к микрофонам. Окна на северо-восточной секции здания были успешно установлены под присмотром сотрудника из КККП, который проследил, чтобы оконные рамы «сели куда надо». С огромным трудом нам удалось запихнуть в рамы все кабели за время строительства. Но подсоединить «двойки» — «без шума и пыли» — казалось, было невыполнимо. Проделать такое мог только инженер, и только стоя на подмостках, сколоченных на скорую руку, с внешней стороны 4-этажного здания. Эту работу поручили одному технарю из команды Гуэрнси — молодому инженеру, который выполнил это задание просто великолепно. Он был довольно крупного телосложения, но смог взобраться на здание в кромешной темноте, при температуре приблизительно -40С, со всеми необходимыми причиндалами в своей заплечной сумке. Вытаскивая последовательно микрофон за микрофоном, он аккуратно присоединил их к кабелям и даже удостоверился, насколько прочны были соединения.

Как только мы осуществили подсоединение «двоек», рабочие КККП начали рыть туннель — на глубине 10 футов, длиной 20 ярдов — от конспиративной квартиры в доме, что располагался недалеко от посольства, до катушек, зарытых под фундаментом. Противоположные концы кабелей соединили и протянули через туннель по направлению к дому с конспиративной квартирой, а потом заполнили тот слоем бетона в 3 фута. Все 8 кабелей подсоединили к главному усилителю, спрятанному в гараже дома, а электропитание подвели через выводные провода из штаб-квартиры КККП. Когда микрофоны протестировали, каждый из них работал превосходно.

Но потом, когда эта — почти безукоризненная — операция подходила к концу, случилось ЧП. Рабочий стал прилаживать топливный бак на углу нового здания посольства на северо-восточной стороне, не подозревая, что именно там все кабели, ведущие из оконных рам, соединялись вместе и шли под землей к дому с конспиративной квартирой. В какой-то момент — когда он вгонял в стену стальные болты для крепления вентиляционной трубы — один попал прямо в пучок кабелей, «похороненных» внутри, и полностью уничтожил подсоединения ко всем микрофонам сразу.

Нам ничего не оставалось, как вновь проникнуть в здание. На этот раз операция была более рискованной. Здание было почти готово, и сотрудники готовились его «оккупировать». Маловероятно, что русские поверят, что команда тайных агентов КККП (RCMP) – это просто обычные работяги, если вдруг обнаружат их. То была еще одна ужасно холодная ночь, когда «пошли на дело». Удалось высвободить 6 из 8 кабелей из-под болта, соединить их вновь – оставив два других – вмонтировать назад в стену, прикрыв болтом. Хотя 2 микрофона мы потеряли, однако, по крайней мере, по 1 микрофону (в рабочем состоянии) осталось в каждой целевой комнате. Так серьезной беды мы избежали.

Как только русские въехали в здание посольства, мы услышали звуки, идущие с наших микрофонов. Офицеры ГРУ обсуждали между собой, как расставлять мебель. Потом – через 48 часов – они неожиданно покинули офисы, тогда же посол улетел в Москву, и тут заехала команда русских рабочих. Вскоре нам стало ясно по тем стройматериалам, что русские вносили в посольство, что они строили новое «святилище» КГБ и ГРУ где-то внутри здания, оборудованное автономным электрогенератором.

Вскоре после этого микрофоны, которые мы постоянно контролировали в штаб-квартире Королевской канадской конной полиции, начали издавать характерные звуки работы команды «чистильщиков». В КККП догадывались об их прибытии несколькими днями ранее, но только когда они начали свою работу на северо-восточной стороне здания – простукивали стены на наличие пустот и проводили металлическими детекторами по потолку – смогли в этом убедиться. В течение 20 дней они «чистили» комнаты – мы слышали их в микрофоны – как будто они хорошо знали о наличии там жучков. Однако им не удалось найти ни наших кабелей, ни микрофонов. По русским стандартам все новые здания русских посольств в мире строились небольшого размера. Несмотря на стесненные условия, помещениями в северо-восточном углу здания фактически не пользовались, в отличие от помещений консульского отдела, даже после того, как «чистильщики» их проверили. Спустя 8 лет в Оттаву приехали «спецы» по обнаружению «прослушки» и отправились прямиком в те самые комнаты, где располагались наши микрофоны. Всего за час они обнаружили все кабели, ну и, естественно, все микрофоны. В посольстве было 42 комнаты. Они же искали только в 6 из них – именно там, где стояла «прослушка». Они, должно быть, точно знали, что и где искать!

-------------------------------------------------------

* Королевская Канадская Конная Полиция (КККП= RCMP)