The Spy Catcher
5-2 глава
Большинство шифровальщиц были приняты на работу еще в стародавние времена самим Келлом из общин эмигрантов, которые заполонили Британию в конце 1-й мировой войны. Так седьмой этаж превратился в крохотный кусочек царской России, так как большинство женщин было родом из старинных русских аристократических фамилий. Эти так называемые «белые» русские говорили уверенно о скором возращении на родину, в свои поместья, экспроприированные после революции. Для них КГБ было не КГБ, а прежнее большевистское «ЧеКа». Многие были глубоко религиозными людьми, а некоторые приносили и ставили в своих комнатах иконки. Они славились в отделе своим неудержимым темпераментом: считали себя не иначе как выдающимися артистками и вели себя как примадонны. Стойкие оперативные сотрудники, чтобы прояснить кое-что в шифровке, поднимались на седьмой этаж, дрожа от страха, боясь, что просьба может кому-нибудь из них не понравиться. Тяжелых объяснений тогда было не избежать. Многие годы те женщины слушали день за днем, час за часом не поддающиеся шифровке бормотания и немыслимые лабиринты хитросплетений заговоров русских дипломатов. Проводить так жизнь, выискивая фрагменты секретной информации в многочасовых бессмысленных разговорах (что мы называли «of cabbages and kings»*), было достаточно, чтобы сойти с ума.
Первое, что я сделал, это проверил слух у женщин, многие из которых по возрсту не подходили для такого рода работы. И пристроил тех — со сниженным слухом — обрабатывать материал со звуком хорошего качества, типа прослушивание телефонных разговоров. Я передал наиболее искаженную микрофоном расшифровку более молодым сотрудницам, среди которых, несомненно, выделялась Анна Орр-Евинг, которая позднее перешла к нам — как младший офицер — в отдел контрразведки. Микрофонная расшифровка — довольно трудная работа, так как у тебя обычно только один источник с многоголосой беседой. Я решил, что нужно что-то придумать, чтобы как-то облегчить эту процедуру. Поехал на проводимую тогда выставку электроники в выставочный зал «Олимпия» и купил магнитофон с двумя головками. Вторая головка давала некоторое постоянное количество миллисекунд (и чуть больше) задержки звука во время проигрывания, делая звук намного «полнее» и выразительнее. В сущности, она моделировала стереозвук, тем самым сделав даже самые трудные магнитофонные ленты намного легче для прослушивания. Я установил то оборудование на седьмом этаже и сделался другом на всю жизнь для миссис Грист. Такова была моя первая победа на научном поприще.
А под седьмым этажом размещался «Великий шоурум МИ-5 с антиквариатом», который пока мирно дремал, никем не потревоженный. То был департамент А-4, которому требовалось оказать незамедлительно внимание, однако там решительным образом отказывались от какой-либо модернизации. С окончанием войны сотрудников службы наружного наблюдения превосходили численностью и хитростью огромное множество советских и сателлитов СССР дипломатов на улицах Лондона. Моей первоочередной задачей стало сделать всеобъемлющий отчет о работе сотрудников этого департамента.
Я договорился посетить один из наблюдательных постов в конспиративной квартире МИ-5 прямо напротив главных ворот русского посольства на Кенсингтон Парк Гарденз. Наблюдательный пост был устроен в одной из спален на верхнем этаже. Два наблюдателя сидели по обеим сторонам от окна. На треножнике стоял фотоаппарат, его фотографический телеобъектив был постоянно нацелен вниз — на улицу. Оба мужчины были одеты в рубашки с коротким рукавом, бинокли свисали с их шей. Вид у них был чрезвычайно замученный: их дежурство подходило к концу, пепельницы были полны с верхом окурками сигарет, на столе, что стоял между ними, были раскиданы пустые стаканчики из-под кофе.
Каждого русского дипломата, когда тот выходил из ворот на Кенсингтон Парк Гарденз, один или другой из мужчин рассматривал в бинокль. И как только его идентифицировали, сразу же наблюдательный пост радировал о нем в штаб-квартиру Службы наружного наблюдения в форме шифрованного пятизначного номера. Номера людей, выходивших из Кенсингтон Парк Гарденз, назывались по радиосвязи. Каждая машина и «топтун» были закреплены за определенным «номером», и следили именно за ним. Когда один из его «номеров» появлялся за воротами посольства, он должен был автоматически следовать за тем человеком, уже не выходя на связь. Ведь тот, за которым следили, не должен был о том узнать. Радиосвязь иногда «крякала», когда один из «топтунов на авто», припаркованный на улице поблизости, получал приказ подхватить дипломата, если тот пропадал из поля зрения наблюдательного поста, когда направлялся в фешенебельный район Уэст-Энд.
Наблюдатели, которые дежурили на этих постах, делали эту работу годами. И развили у себя феноменальную память на лица, постоянно идентифицируя офицеров КГБ, и помнили даже тех, кто не был много лет в Британии. Чтобы помочь процессу идентификации, на посту имелось три переплетенных подшивки с фотографиями и описанием каждого русского офицера службы разведки, который когда-либо посещал Соединенное Королевство. Те, что в то время работали в Посольстве, были помечены флажками и «закатаны» в пластиковые файлы для быстроты нахождения. Если неизвестное лицо было замечено входящим либо выходящим с территории посольства, его тут же фотографировали и передавали в Бюро расследований МИ-5, и начинался «долгоиграющий» процесс опознания, так сказать, «копание лапками». То была ювелирная работа, требующая огромного терпения и самоотдачи. Но ничего не было важнее этого. Если Канцелярию можно назвать центральной нервной системой МИ-5, то служба наружного наблюдения – это его «щупальца». Которые должны были прощупывать всё вокруг в поисках наличия осязаемых очертаний противника.
Те подшивки с идентифицирующими данными русских офицеров службы разведки – продукт десятилетнего тщательного сбора информации из любого доступного источника: будь то фото на визе или от перебежчика, или от двойного агента, или еще откуда-нибудь. Их лица смотрели на тебя в упор со страниц колючими, немигающими глазами. В большинстве своем то были грубоватые мужчины из КГБ или НКВД, разбавленные местами вполне образованными, европейского типа резидентами или военными атташе в форме. Вскоре меня осенило, что наблюдательный пост полагался в основном на фотографии, взятые из русских дипломатических паспортов: их обычно присылали в МИ-5, но часто плохого качества и намеренно устаревшие, что затрудняло идентификацию.
Я предложил службе наружного наблюдения расширить их подборку фотографиями покадровой съемки. Они подчас намного легче для опознания человека, чем какие-то там фото типа «на кружку». Это наглядно подтвердил случай с Клаусом Фуксом: когда тот признался в 1949 году, что передал кое-какие детали атомного оружия, начав сотрудничать со следствием. МИ-5 пыталось узнать о соучастниках из числа его сослуживцев, и показали ему фото из паспорта Гарри Грингласса, прозванного «атомный шпион». Фукс гениально не смог узнать его, пока ему не предъявили несколько динамичных фото из реальной жизни.
В течение многих лет (с самого основания) в МИ5 прекрасно понимали, что если бы «топтуны» работали на Леконфилд Хаус, то за ними следили бы сразу на выходе из здания и идентифицировали русские группы контр наблюдения. Потому они размещались в одном из элегантных домов на Риджентс Парк: четырехэтажном особняке красного кирпича в георгианском стиле без всяких опознавательных табличек. В центральной комнате руководства доминировала огромная карта - со всеми улицами Лондона - во всю стену, которую использовали для мониторинга процесса развития операций слежения. А в центре находилась радио-консоль для осуществления связи со всеми наблюдательными постами и командами «топтунов на авто».
На одном из этажей находился офис Джима Скардона — главы службы наружного наблюдения. Скардон — щеголеватый, мусоливший во рту элегантную трубку, отставной полицейский. Сначала работал следователем по военным делам МИ-5, а после войны — главным следователем по ряду чрезвычайных дел, в частности, Клауса Фукса. Хотя Скардон и «задирал нос» от своих достижений, но он был невероятно популярным человеком, чтобы мне отказываться на него работать. В его манере поведения было что-то от профсоюзного босса. Он понимал, какая у «топтунов» напряженная и трудная работа и что они нуждаются в защите от жесткой эксплуатации «ненасытных» оперативных сотрудников с Леконфилд Хаус. В каком-то смысле то было правдой. Когда я пришел в службу, там работало примерно сотня «топтунов», а потребность в их услугах нарастала с каждым моментом деятельности МИ-5. Вскоре я почувствовал, что Скардон не готов принять новые реалии и внедрить современные средства слежения на улицах Лондона. Было совершенно ясно, что русские тоже вели интенсивное контрнаблюдение, чтобы помешать отследить своих агентов. Понаблюдав за системой слежки в течение нескольких недель, я засомневался, что «топтуны» — использующие на тот момент свои обычные технические средства — имеют шансы превзойти русских без некоего устройства быстрого обнаружения.
Когда я в первый раз поднял вопрос в разговоре со Скардоном о тотальной модернизации работы «топтунов», он категорически отверг ее. Секции МИ-5 походили тогда на феодальные вотчины, и Скардон воспринял мое предложение как оскорбление его личного авторитета и компетентности. В конце концов, он согласился и позволил Хью Уинтерборну и мне возглавить операцию с тем, чтобы протестировать эффективность применяемых методов работы «топтунов». Мы набрали команду добровольцев и разделили их на 2 группы. Первой группе дали фотографию офицера МИ-5, который был им неизвестен, и приказали следить за ним. Второй группе дали общее описание места, где первая группа будет работать, и проинструктировали их: рассредоточиться, а затем найти именно того человека, за которым следила первая группа. Мы проделали это упражнение трижды, и каждый раз вторая группа делала идентификацию быстрее. Мы отсняли третью попытку на пленку и показали в штаб-квартире службы всему департаменту. В результате чего развеялись оставшиеся сомнения, что операции по слежке — как те, что организовали мы — были опасно уязвимы для контрнаблюдения.
Мы предложили Скардону, что нужно нанять, как первый шаг, некоторое количество женщин. Большая часть наблюдения проходит в многочасовом просиживании в пабах, кафе и парках в ожидании или мониторинге встреч. Мужчина с женщиной намного менее подозрительны, чем одинокий мужчина или пара мужчин. Скардон выступил решительно против этой затеи. Он боялся, что возникнут межличностные симпатии, которые могут неблагоприятно сказаться на моральном климате его сотрудников.
«Женам это не понравится», — произнес он мрачно.
Хью Уинтерборн съехидничал.
«Ну и что такого, если даже поцелуются или обнимутся. Это будет отличным прикрытием!»
Скардон только больше хмурился. Другая реформа, которую мы хотели провести, заключалась в том, чтобы «топтунов» опрашивать сразу же после их возвращения с задания. Этого никогда не делали сразу, только на следующий день или даже в конце недели. Я напомнил Скардону, что уже не раз во время войны было доказано, что опрос нужно проводить незамедлительно, чтобы получить точные сведения. Если промедлить, то память блокируется и не может припомнить — что произошло, и начинает рационально думать — как произошло.
«Мои мальчики по 8 часов бродят по улицам. Они не хотят, возвращаясь обратно, проводить еще какое-то время, отвечая на вопросы, когда они могут написать отчет», — бушевал он. В конце концов, он все же согласился отзывать каждую смену на 15 минут раньше, но это была постоянная нервотрепка.
У «мобильных топтунов» была другая проблема. Однажды я поехал вместе с ними на задание, чтобы понять суть их работы. Автопарк МИ-5 состоял из неприметных моделей, но оснащенных форсированным не по модели двигателем в ведомственном гараже на Баттерси. Каждые три месяца машины перекрашивались, чтобы изменить внешний вид. Кроме того, каждая машина имела набор номерных знаков, которые менялись несколько раз в течение недели.
Оказалось, что это какая-то детская игра — выслеживать машины русских дипломатов в Лондоне: мчаться против «течения» по улицам с односторонним движением, на красный свет светофоров, совершенно спокойно, осознавая, что у каждого при себе полицейский жетон и штраф им не грозит. Водитель моего авто рассказал мне с удовольствием одну историю: как-то зимой он преследовал машину русского, что ехала вдоль по Молл вниз к Букингемскому дворцу. Русский дал по тормозам перед «кругом», и машины врезались друг в друга. Оба водителя вышли и обменялись личными данными, не моргнув и глазом. Мастерство слежки на авто заключается в подборе правильных параллельных улиц, где это возможно, конечно. Но в конце концов, успех операции зависит от радиоконтроля, что осуществляется в штаб-квартире. Они должны предугадать наиболее вероятный путь русской машины таким образом, чтобы можно было вызвать резервные команды и подхватить преследование.
Первая из проблем слежки на авто казалась проще «пареной репы». Обычно 3 человека сидели в каждой машине, а так как им приходилось простаивать уйму времени на уличных углах или возле различных заведений, их машины выделялись как бельмо на глазу. Еще раз Уинтерборн и я изучили ситуацию в действии. Мы выехали на место, где, знали, работают «топтуны на авто». В течение получаса мы засекли все машины до одной. Одну особенно легко. Хотя номера водитель и заменил, но он забыл поменять их с двух сторон! Я предложил Скардону сократить количество людей в машинах, но он, как истовый британец, с напором двухэтажного автобуса Leyland, прочитал мне нотацию о необходимости иметь именно троих человек.
«Один ведет машину, другой читает карту, третий радирует», — подытожил он убедительным тоном, по-видимому, не осознавая весь абсурд сказанного им.
Однако оставалась одна область, которая решительно не была смешной и которая заставляла меня нервничать больше, чем все другие вместе взятые. Связь — самое слабое звено в любой разведывательной службе. Топтуны передавали сотни сообщений каждый день туда-сюда: в наблюдательный пост, машину, штаб-квартиру и обратно. И первое, что делало их уязвимыми, — прием сообщений никогда не подтверждался. Русские могли легко определить связь «топтунов», просто прослушивая волны в поисках не подтвержденной позывной радиостанции. Дела со связью у МИ-6 были такими же плохими и за границей. Многие годы наилучшим способом определения сотрудников МИ-6 в посольстве было проверить, кто из дипломатов использовал внешние линии связи, не проходящие через главный коммутатор. Позднее МИ-5 ввели сложную систему шифровки переговоров «топтунов». Я подчеркнул тогда, что в этом нет никакой разницы, ведь их сигналы теперь будут выделяться даже больше на фоне переговоров полиции, пожарных и скорой помощи, которые были нешифрованными. В департаменте, казалось, не понимали, что русские собирали больше информации из самих переговоров по связи, чем из содержания сообщений. Анализ передвижений подсказывал им, когда и где проводится операция слежения, а сопоставление с оперативными записями позволяло узнать всё, что они хотели знать.
Я упрямо продвигал идею, что основные усилия нужно предпринять, чтобы попытаться разузнать, насколько систематически русские осуществляли мониторинг переговоров «топтунов». Теоретически такое было реально сделать, потому что любой приемник испускает определенные электромагнитные волны, которые можно обнаружить на близком расстоянии. Я предложил свой план в соответствующие каналы GCHQ*, у которых имелись технические возможности и человеческие ресурсы, необходимые для такого эксперимента. Я ждал многие месяцы, пока не получил то, что можно охарактеризовать как «аргументированный» ответ. GCHQ вердикт гласил: «Технически нереально осуществить такой эксперимент». Прошло еще 2 года до того момента, когда GCHQ и МИ-5 осознали, каким неправильным было их суждение.
Тем временем я продолжал беспокоиться. Если средства связи «топтунов» были так уязвимы и разведывательная деятельность их так плоха, как мы это показали, тогда МИ-5 нужно признать, что солидная часть усилий по контршпионажу в течение многих лет была бесполезной. По крайней мере, некоторые операции с участием «топтунов», наверняка, были обнаружены русскими. Но какие и как много?
--------------------------------------------------------------
* Л. Кэрролл «Алиса в Зазеркалье» = цитата из стихотворения «Морж и плотник».
* Government Communications Headquarters = Центр правительственной связи — спецслужба Великобритании, ответственная за ведение радиоэлектронной разведки и обеспечение защиты информации органов правительства и армии.
Комментарии
Отправить комментарий