6-2 глава Peter Wright The Spy Catcher

The Spy Catcher

6-2 глава

Так же как в операции CHOIR, в операции DEW WORM что-то непонятное меня настораживало и беспокоило, помимо чувства разочарования и досады. Хоть она прошла гладко, на высоком техническом уровне, но месяцы нашей упорной работы не принесли никакой разведывательной информации. В самом начале операции мы больше всего рисковали, предположив (после расспросов Гузенко), что русские оборудуют свой секретный отдел на том же месте, что и в старом здании. Судя по подводке электричества к зданию, казалось, то был просчитанный риск. В том, что они решили перенести секретный отдел в другое место и надежно защитить его, не было ничего необычного. Также как британцы и американцы – как, впрочем, и русские – наконец стали осознавать, что наилучшим способом защитить посольский секретный отдел от «атак микрофонами» было расположить его в глубине здания и предпочтительно обеспечить собственным источником питания. Но та уверенность, с которой русские «чистильщики» атаковали северо-восточный угол здания – словно хорошо обо всем знали – породила определенные сомнения в моей голове.

В том же году в Канаде подобный случай повторился вновь. Польскому правительству дали разрешение открыть консульство в Монреале. Они купили старенькое здание и приступили к капитальному ремонту. И я — в январе 1957 года — вылетел в Монреаль, чтобы помочь КККП установить там микрофоны. Канадцы разузнали, как выглядит агент UB (польской разведки) и местоположение его комнаты, но здание было полностью разрушено изнутри, поэтому операция по внедрению микрофонов с кабелями, вне всякого сомнения, была невозможна. Только SATYR — резонаторный микрофон — подошел бы в данном случае как нельзя лучше. В здании поменяли электропроводку на стальные кабель-каналы, и — как в операции Dew Worm — я посчитал, что компоненты устройства Satyr будет практически невозможно обнаружить, если расположить их как можно ближе к кабель-каналам. Но за две недели до установки системы поляки неожиданно приказали подрядчику снести ту стену, где находился Satyr, и соорудить другую. КККП смогли-таки «спасти» одно устройство, но остальные были потеряны по вине поляков. Позднее в КККП узнали от «источника» в Польском посольстве, что русские дали им наводку на присутствие — «most likely» — там микрофонов. Опять они оказались на шаг впереди нас.

Не только в Канаде случился такой «облом». Так, например, в Австралии операцию под кодовым названием Mole постигла та же участь. А началось всё с визита в Лондон сэра Чарльза Спрайя – главы Австралийской внешней службы безопасности и разведки (ASIO) в 1959 году. Мне позвонили и сказали, что он хочет со мной встретиться. Спрай некогда был довольно симпатичным мужчиной, с томным взглядом, пышными усами, но обязанности и любовь к излишествам изрядно подпортили его напыщенный внешний вид. Спрай был назначен на пост руководителя ASIO сразу, как только Служба образовалась в 1949 году. Ранее он был директором Военного разведывательного ведомства, но вместе с группой единомышленников – «финансовых воротил Мельбурна» - он усиленно лоббировал создание национальной Службы безопасности для сбора разведданных на подобии МИ-5. Спрай руководил Службой жесткой рукой в течение 19 лет и стал видной фигурой в разведке послевоенного времени. Лишь под конец карьеры, когда начал терять контакт с подчиненными, он ослабил хватку и чуть отпустил вожжи.

Спрай любил бывать в Лондоне. Первоначально он служил в индийской армии возле Хайберского прохода* в 1930-х годах. Общее военное прошлое и те же самые качества - «офицера и джентльмена» - обеспечили ему множество друзей в клубном мире Британской разведки. К тому же Спрай был далеко не простак. Он перешел сразу к делу, как только началась наша беседа. И рассказал мне, что недавно побывал в Канаде и что Терри Гуэрнси рекомендовал ему поговорить со мной о планируемой операции ASIO по «прослушке» русских. Он объяснил, что преданный широкой огласке провал четы Петровых (жена и муж, которые работали вместе в шифровальном отделе русского посольства в Канберре) - русские разорвали дипломатические отношения и передали посольство под юрисдикцию Швейцарии. Но недавно они предприняли шаги вернуться, и ASIO хотят провернуть операцию по прослушиванию посольства до того, как они займут помещения. После изучения планов здания, я предложил Спрайю использовать SATYR, и продемонстрировал ему возможности устройства. Наилучшим местом для его установки посчитали деревянные профили подъемных оконных рам, и я отослал помощника в Австралию присматривать за процессом. Оборудование было успешно внедрено, но в качестве предосторожности я рекомендовал ASIO активировать устройство лишь через год и не раньше - на случай, если русские будут проверять здание на присутствие СВЧ излучения первые месяцы после того, как туда въедут. Так же как операция Dew Worm – операция Mole - прошла успешно в техническом плане, но ни единого «кусочка» информации не было собрано. Каждый звук в комнате резидентуры КГБ, каждый шорох страниц документов, каждый скрип ручек хорошо прослушивались. Но… ни единого слова мы не услышали. Операция Mole провалилась.

Спрос на малочисленный персонал МИ-5 в 1950-х годах был чрезвычайно огромен. Вследствие этого объем работы, навалившийся на каждого из офицеров, в особенности из отдела А-2, по долгу службы вовлеченных в широкий спектр операций, временами был практически невыполним. Возникали, как грибы после дождя, все новые и новые операции. Схемы, таблицы, сводки, технические данные громоздились вперемешку на моем рабочем столе. Часто было трудно сразу, навскидку, припомнить, какие операции уже закончились, а какие были еще глубоко в стадии проработки. Сбор разведданных, даже самых простых, представляет собой сложный и запутанный пазл. В голове профессионального агента разведки, уважающего себя, всегда есть место, зарезервированное под всякие разные «кусочки» и «обрезки» чего-то непонятного, по той или иной причине вызвавшие вопросы, которые остались без ответа. Так, все «непонятное» в операциях Choir, Dew Worm и Mole было «сброшено» в то самое место и «похоронено» там под ворохом текущих операций, но не забыто совсем, пока однажды, годы спустя, на все вопросы не нашлись ответы.

Работа разведчика – исключительно одинокая профессия. Есть товарищеские отношения, конечно, но, в конечном счете, ты остаешься всегда один на один со своими секретами. Ты живешь и работаешь на высоком градусе нервного напряжения, всегда зависим от помощи коллег. Всегда передвигаешься дальше, то ли в новую структуру, то ли в новый департамент, или на новую операцию. А когда продвигаешься по служебной лестнице, то наследуешь новые секреты, которые коварно «развенчивают» те, с которыми ты работал раньше. Контакты с людьми, особенно во внешнем мире, крайне редки, ты же не можешь «разорваться надвое». Ведь службы разведок используют людей на полную катушку. Это – железобетонное правило профессии, и каждый, кто приходит в нее, знает о том. В самом начале моей карьеры я встретил человека, чей опыт, в руках британской разведки, неожиданно «сбросил шелуху» государственной важности с нашего «бизнеса». Случилось это из-за той работы, что я делал в комиссии Брандретта по резонансу. Я потратил огромное количество времени, изучая способы, при которых безопасные объекты, такие как пепельницы, столы, стулья или любой другой предмет интерьера или декора, могли бы трансформироваться так, чтоб отражать звуковые волны под воздействием СВЧ-излучения определенной частоты. И если б тот способ «довести до ума», то он определенно принес бы огромную пользу. Так как сам объект не несет ни трансмиттера, ни ресивера, обнаружить его практически невозможно. К 1956 году мы успешно сделали опытные образцы и решили испытать их на русском посольстве в Лондоне.

Один из агентов МИ-5 по имени Генри Кирби – на тот момент член Парламента – часто контактировал с русскими дипломатами. Наш план был до безобразия прост: МИ-5 сварганит какую-нибудь фигню типа подарка, обладающего способностью отражать звуковые волны, и Кирби презентует его русскому послу. Но прежде нам нужно было узнать, какой именно подарок может так понравиться послу, что он с удовольствием примет его и разместит, если не на своем письменном столе, то хотя бы оставит в своем офисе. Малколм Камминг предложил мне навестить старинного агента МИ-5 – Клопа Устинова, отца известного актера Питера Устинова.

Клоп Устинов* – Клоп (прозвище) = Иона фон Устинов

по происхождению немец – имел крепкие связи в среде русских дипломатов, потому был частым гостем в посольстве. Устинов обладал уникальной

способностью быть агентом 3-х разведок: русской, немецкой и британской армии. Недаром он крутился возле служб разведки в период между двумя войнами. Говорил на множестве иностранных языков, а его немецко-русские корни делали его полезным источником сбора информации. Когда Гитлер пришел к власти, Устинов начал активно работать против нацистов. Он сошелся с Робертом Ванситартом – антифашистом, старшим дипломатом

* Хайберского прохода = на границе между Афганистаном и Пакистаном

** worth one’s salt = уважающего себя: не зря ест свой хлеб

(советником) министерства иностранных дел Великобритании, которому не замедлил предложить работать на британские спецслужбы. Он завел дружбу с бароном Вольфгангом Гансом цу Путлицом, когда тот служил 1-ым секретарем немецкого посольства в Лондоне и, со слов Устинова, скрытно работал против нацистов. МИ-5 подключила Устинова к работе с Путлицом, и он начал получать от него высококлассную секретную информацию о реальном состоянии дел с перевооружением у немцев. То были бесценные сведения, возможно, самые важные сведения, полученные Великобританией непосредственно из уст самого «источника» за весь предвоенный период. Путлиц вместе с Устиновым иногда обедал в компании Ванситарта и Черчилля – когда тот был не у власти – и рассказывал им кратко о той секретной информации, что разузнал. Путлиц стал вроде родного сына изысканному английскому дипломату. Когда разразилась война, Устинов продолжил встречаться с Вольфгангом и был у него, когда тот работал в Голландии в ранге военно-воздушного атташе. В 1940 году, когда тот узнал, что гестапо подобралось к нему слишком близко, решил перебежать к англичанам. Устинов вновь отправился в Голландию и на свой страх и риск переправил Путлица в безопасное место.

Взяв такси, я отправился на квартиру Устинова, что находилась в фешенебельном районе Лондона — Кенсингтон. Я ожидал встретить там героя «секретного мира» на заслуженном отдыхе, живущего на солидную пенсию. На деле же я застал Устинова и его жену сидящими посреди кучи старинных в кожаных переплетах книг в пыльной квартире. Они еле-еле сводили концы с концами, распродавая свою быстро редеющую антикварную библиотеку.

Несмотря на пикантную ситуацию, Устинов был несказанно рад моему приходу. Он все еще оставался игроком «Большой игры» до мозга костей. Как по мановению ока перед нами нарисовались две небольшие стопки, как из-под земли выросла бутылка холодной водки. Расположившись удобнее в глубоком, местами потертом кресле, он приготовился «впитывать» новости, которые я принес с собой из офиса. На тот момент он был уже весьма грузным и старым человеком с акцентом (горловым) полиглота, но остался проницательным и хорошо знающим теперешние интересы русских дипломатов в посольстве на Кенсингтон Парк Гарденс.

«Настоящая опасность, друг мой, в том, что они скорее продадут подарок, чем выставят его напоказ, если он окажется ценным», — сказал он поучительно медленно, со знанием дела. «Это же большевики — люди ортодоксальных вкусов. Уж лучше серебряный бюст Ленина или макет Кремля. Вот это наверняка будет дорого их сердцу».

«Бюст Ленина не подойдет», — объяснил я, — «потому как лысая голова Владимира Ильича слишком гладкая и не обеспечит отражение звуковых волн. А вот макет Кремля, возможно, что подойдет: там легко можно спрятать подходящего типа оборудование в вогнутых и выгнутых углублениях и выпуклостях сложной архитектуры символа России-матушки». Клоп Устинов в своем воображении, наверное, представлял ту операцию как часть некоего пышного театрального действа, и даже вызвался нанести визит послу, чтобы собрать из первых уст сведения о предпочтениях.

Охмелев от выпитой водки, мы стали вспоминать былые времена. Он был стар, но память его была свежа. Слезы потекли по щекам старика, когда он рассказывал мне о том, сколько он и цу Путлиц сделали для страны. Наконец его нервы не выдержали.

«Я сделал так много, так много, Питер, а они оставили меня в таком бедственном положении. Ведь я и моя жена… мы нищенствуем».

«Ну а как же твоя пенсия?» — спросил я.

«Ну а пенсия!? Нет у меня никакой пенсии!» - воскликнул он в ответ с горечью. «Когда работаешь на них, ты не думаешь ни о чем, ни о будущем, ни о старости. Ты делаешь дело по зову сердца. А когда подходит время умирать, они тебя бросают».

Я замолчал и сидел в глубоком раздумье. Казалось неправдоподобным, чтоб такого человека могли оставить в столь жалком положении, вынужденного почти что побираться. Мне захотелось спросить его, как же так получилось, что Черчилль и Ванситарт забыли о нем, но подумал, что это ранит его еще больше. Устинов выпил еще водки и, захмелев и расслабившись, произнес: «Эх… А было здорово тогда». Нетвердой рукой он налил себе еще водки. Выпил и, помолчав, заговорил вновь.

«Знаешь, а мой мальчик стал актером». Он указал на портрет Устиного-младшего, висевший над камином, и спросил: «А у тебя есть дети, Питер?» Я ответил, что у меня трое детей: две дочки и маленький сын.

«Скажи им держаться от нашей конторы подальше», - произнес он тихим голосом. «Ох, как не хочу я, чтоб мой мальчик играл в такую «игру», как наша. У джентльменов в нашем «бизнесе», у них короткая память, видишь ли…»

Также как обида пришла, так и растаяла она, не оставив следа. Он стал расспрашивать меня о делах в конторе, Гае Лидделе, Дике Уайте и Малкоме Камминге, обо всех тех, с которыми он близко соприкасался еще в военные годы. Наконец, когда позднего вечера полуденный сумрак тенью прокрался в комнату, я засобирался уходить. Мы пожали друг другу руки, и он вернулся к своим прерванным занятиям – пить водку и отбирать книги.

Я был сильно пьян в тот вечер, чтобы предпринять что-то, кроме как пойти домой и лечь спать. Но на следующее утро я завел разговор с Каммингом по данному вопросу. Он был в замешательстве. «Я был уверен, что мы решили-таки проблему с его пенсией много лет тому назад», - прогремел он громче обычного. «Боже праведный, бедный Клоп. Сейчас же пойду к Дику разбираться».

Но дальнейшие разбирательства были уже бессмысленны. Искать следы настоящего виновного в том, что так случилось, это как искать «иголку в стоге сена» или перекладывать ответственность с одного на другого, занятие столь любимое бюрократами в случае, когда недосмотр вдруг обнаруживался. Устинов все-таки получил свою пенсию, я же после той встречи никогда больше его не видел. Он вскоре умер. Но, по крайней мере, его жена получила небольшую помощь. Операцию «Серебряный Кремль» вскоре прикрыли по настоянию Министерства иностранных дел. По правде сказать, после той полуденной встречи на Кенсингтон мое сердце уже к ней не лежало. На всю жизнь я запомнил урок: МИ-5 ожидает от своих офицеров верности до гробовой доски, но без каких-либо взаимных обязательств со своей стороны.

1950-е годы прошли в целом весело, отдел А представлял собой на тот момент жуткий рассадник шуточек в стиле черного юмора. Как говаривал частенько Хью Уинтерборн: «В МИ-5 жутко классно, если ты не подвержен экзальтации!» Пример тому то, как мы устанавливали подслушивающие устройства на конспиративной квартире рядом с Венгерским посольством. Я взобрался на крышу, чтобы приладить антенну, и в тот момент меня увидел сосед, решивший, что это вор собирается грабить дом. Через 10 минут полиция, в сопровождении того самого соседа, уже стучалась в дверь. Назревал грандиозный скандал. Представьте только, вот мы, обмотанные с головы до пят новейшей технологии подслушивающим оборудованием — всякими там ресиверами и кабелями — лежим распластанные на полу. Уинтерборн только-только с усилием поднял настил и засовывает стоящую десятки тысяч фунтов аппаратуру внутрь. А тут стук в дверь. Громче и громче. Потом крепкие плечи полицейских стали бы выламывать входную дверь, ясно слыша по звукам, что ограбление совершается здесь и сейчас. В итоге все закончилось относительно хорошо: я открыл дверь с видом «тупого барана» и объяснил, что произвожу некоторые — согласованные на ночное время суток — отделочные работы для хозяина дома. Я даже дал полицейским номер телефона, чтобы они позвонили и убедились сами. То был номер телефона местного спецподразделения.

Еще курьезнее был случай, когда мы выполняли ту же работу, но уже в посольстве Польши на Портленд-стрит. Дом по соседству с ним некоторое время пустовал, и отдел А-2 раздобыл себе допуск на установку там микрофонов. Хью Уинтерборн и я возглавили команду из 12 офицеров спецподразделения «А». Требовалось соблюдать полнейшую тишину, хорошо зная о том, что в нашем целевом помещении постоянно сновали туда-сюда люди как раз у стены между смежными строениями. Потому я и устроил настоящий скандал, настаивая, чтобы мы все сняли ботинки с тем, чтоб избежать шума при ходьбе по пустым половицам пола. Мы работали безостановочно в течение четырех часов, коченея от жуткого холода. Все половицы на первом этаже были подняты, и я методично начал протягивать кабели вдоль щелей между балками перекрытия. Но через некоторое время один из проводов зацепился на сломанном стропиле. Так как руками его было не достать, я стал осторожно пододвигаться к нему, пока одна нога моя не оперлась на закаленной стали гвоздь, торчащий с внешней стороны балки. И только я продвинулся еще немного — всего на дюйм, — как гвоздь погнулся, и я провалился сквозь потолок. Большая часть потолка рухнула с высоты 14 футов, наделав много шума по всему району — подобно взрыву бомбы во время войны. Но шум затих, и пыль, в конце концов, осела, а я остался торчать в потолке, крепко застряв по пояс в дыре. С секунду стояла мертвая тишина. Тут Уинтерборн, с издевкой, спросил: «Ну и какого хрена мы снимали ботинки?!» Просто гомерический хохот эхом разнесся по пустому зданию. На наше счастье, соседи явно крепко спали, потому как полиция не приехала. Лесли Джаггер быстренько приладил пол на место, успев заменить доски и покрасить повреждения при помощи своих быстросохнущих материалов еще до того, как рассвет окрасил светом небо.

«Питер, закрой вон ту щель», — попросил он меня, накладывая завершающий слой краски. Потом добавил: «Удачно упал… Не повредил розетку… А то бы сели в такую жопу!»

Случаи, подобные этому, случались, но редко. По большей части технические операции МИ-5 проходили, благодаря Хью Уинтерборну и мне, на высоком профессиональном уровне, в отличие от подобных, проводимых МИ-6. Уже в середине 1950-х годов МИ-5 никогда не соглашалась на заведомо провальные операции. Самая уморительная, о которой я слышал, касалась одной из тренировочных операций МИ-6. Когда они разместили одного младшего офицера в конспиративной квартире и дали задание команде новичков найти его и допросить. МИ-5, как обычно – так уж повелось, – была информирована о той операции на случай, если что-то пройдет не так.

Однажды днем в отделе А-2 раздался телефонный звонок из МИ-6, дрожащий голос умолял о помощи. Сыскная команда МИ-6, по всей видимости, ошиблась этажом дома, где сидела их цель. Они подобрали ключ к квартире этажом выше и стали «работать» с человеком, что на тот момент оказался внутри. Человек заявлял, естественно, что он ни в чем не виновен, но поверить в это означало, по их мнению, попасться на хитрую уловку. Сыскная команда проконсультировалась с параграфом учебника МИ-6 – «силой или убеждением» – и не нашла ничего лучше, как продолжить допрос с энтузиазмом увлеченных дилетантов. К тому времени, когда они закончили свою «работу», человек сидел раздетый наголо и «пел» как соловей. На самом деле он оказался вором-домушником, который незадолго до того, как они пришли, совершил кражу бриллиантов. Он предъявил все побрякушки, что спрятал в разных частях своей одежды, уверовав, что его мучителями были не кто иной, как пришельцы из потустороннего мира, и хотели ему отомстить.

Хью Уинтерборн рассказывал, надрываясь от смеха, как тот неудачливый офицер из МИ-6 просил у него помощи и спрашивал, что теперь делать с воришкой, бриллиантами и раскуроченной квартирой. В конце концов вору дали 2 часа, чтоб собрать вещи и укатить в Европу (make the Continent), а Лесли Джаггер приехал и устранил все поломки в квартире.

После того как я проработал в отделе А-2 два или три года, МИ-6 стали приглашать меня помочь им с технической организацией операций. Мне не очень-то нравилось работать на МИ-6. Они постоянно планировали операции, которые, честно сказать, уже изначально имели мало шансов на технический успех. Постоянно придумывали нечто, что принесло бы им такой же успех, как некогда Берлинский туннель, нечто эпохального уровня, что заставило бы американцев «глотать слюни» и жаждать работать с ними заодно. Но так и не придумали. В процессе работы не добились никаких, даже маломальских побед. Более того, ничем не обоснованная бравада в их поведении — я частенько бывал тому свидетелем.

* Розетка — потолочное украшение под люстрой.

Ставила под угрозу саму безопасность операций. В Бонне, к примеру, когда мы спланировали операцию по типу Dew Worm на строительстве русского посольства.

Офицеры местной резидентуры МИ-6 наведались на стройку и даже сумели – под каким-то предлогом – разговориться с охранниками-офицерами КГБ. Это подходило для завсегдатаев баров/любителей застольных бесед, но совсем негоже для офицеров спецслужб, да и мало что дало в плане сбора разведывательной информации, чтоб ее можно было вписать в еженедельный служебный отчет. Безрассудная храбрость была неизменным признаком проявления безрассудной заносчивости или «полный улет». В Бонне я сделал вполне благоразумное предложение использовать немецкий кабель с тем, чтобы, если операцию вдруг раскроют, МИ-6 могла бы отрицать свою причастность и обвинить в этом местную разведку.

«Боже мой, Питер! Мы не можем так поступить. Это неэтично», — фыркнул с возмущением шеф резидентуры МИ-6.

Этику – насколько я понял – МИ-6 «включала» всякий раз исключительно, чтобы произвести впечатление на Уайтхолл и МИ-5. На самом деле МИ-6 под руководством шефа, сэра Джона Синклера, превратилась в некий виртуальный источник неприятностей. Она все еще отказывалась взглянуть трезво на последствия от разоблачения Филби как русского шпиона. Функционировала в современном мире с воззрениями 1930-х годов, персоналом 1930-х годов и таким же старым оборудованием. Для меня не стало большим сюрпризом, когда они в апреле 1956 года угодили в грандиозный скандал с делом Крэбба*.

Советский лидер Хрущев и Булганин с визитом прибыли в Британию на военном корабле Орджоникидзе, пришвартовавшись в Портсмуте. Визит имел своей целью улучшить англо-советские отношения в напряженный для двух стран период. МИ-5 решила провести операцию против Хрущева в апартаментах отеля Claridge. Само собой, в Claridge уже имелось устройство особого назначения (SF – «прослушка»), установленное на гостиничном телефонном коммутаторе, т. к. не многие гости, что останавливались там, интересовали МИ-5. Но мы хорошо знали, что русские непременно пошлют команду «спецов» с тем, чтобы проверить номер Хрущева до его приезда, и решили, что самое подходящее время нам опробовать специально модифицированное SF, разработанное Джоном Тейлором в лаборатории на Доллис Хилл. Новому SF не требовалось шайбы микрофона, и потому его считали виртуально неопределяемым. Телефон можно было активировать с короткого расстояния, используя диапазон коротких волн высокой частоты мегагерц. Мы установили активатор SF в одном из офисов в здании Grosvenor Estates рядом с отелем. Все работало прекрасно. Во время визита Хрущева его номер был постоянно нами «покрыт». Однако удалось собрать лишь какую-то ничего незначащую информацию. Хрущев был слишком «осторожной пташкой», чтобы обсуждать что-либо важное в номере отеля. Помню, как я сиднем сидел на 7-м этаже с транслятором (машинный переводчик), который неточно и малопонятно мне переводил. Мы слушали Хрущева постоянно, в надежде услышать хоть крупицу чего-то ценного – как ныряльщики ищут одну единственную жемчужину. Но никаких зацепок, которые раскрывали бы тайну последних дней Сталина или судьбы главы КГБ – Берии, так и не было. Вместо этого мы слушали длинные нотации Хрущева, адресованные лакею по поводу одежды. Он был исключительным щеголем. Стоя перед зеркалом много часов кряду, он прихорашивался или суетился над пробором своих волос. Припоминаю, я подумал тогда, как наш Иден и Хрущев друг на друга похожи: оба совершенно беспринципные, их единственный интерес – это выделиться на мировой сцене.

В то время как МИ-5 по-тихому прослушивало через «жучки» Хрущева, МИ-6 предприняла плохо спланированную операцию против Орджоникидзе. Операцию проводила Лондонская резидентура МИ-6 под командой Николаса Эллиота, сына бывшего ректора Итонского колледжа. МИ-6 намеревалась измерить винт этого крейсера русских, потому как.

*Дело Крэбб – операция МИ-6*

*Сэр Антони Иден – с 1955 по 1957 гг. премьер-министр Великобритании*

Вышел конфуз в Адмиралтействе по поводу того, почему корабль способен идти намного быстрее, чем изначально предположила британская военно-морская разведка. И Эллиот распорядился, чтобы военный пловец – горемыка Коммандер Крэбб по прозвищу «Бастер» - взялся за выполнение задания.

На самом деле то была не первая попытка МИ-6 осуществить подобную операцию. Годом ранее они пытались исследовать корпус «Орджоникидзе», когда корабль стоял на рейде в порту Советского союза. Воспользовавшись одной из мини-субмарин типа X-Craft, которые МИ-6 скрывала в Стоукс-бей. Субмарины те достаточно небольшие, могут заходить в прибрежные воды без риска обнаружения, и внутри имеют сухие отсеки для выхода в море и обратно. Тогда один из военных пловцов предпринял попытку заплыть в порт, но охрана была непроницаемой, и миссию пришлось отменить.

Вторая попытка - уже в Портсмуте закончилась вообще трагедией. Крэбб был уже стар, да и полноват для такой работы. Но он поплыл и пропал без вести. Позднее обезглавленное неизвестное тело, что всплыло на поверхность воды, было предположительно опознано как его. Ранее того Джон Генри – технический служащий в лондонской резидентуре МИ-6 - информировал меня, что МИ-6 планирует операцию под кодовым названием «Крэбб», я – как и положено – доложил о том Каммингу. Тот настороженно отнесся к их плану с самого начала. То была типичная для МИ-6 авантюрная операция – непродуманная и плохо проведенная. Но мы все держали пальцы скрещенными «наудачу». Через 2 дня охваченный паникой Джон Генри появился в офисе Камминга и рассказал, что Крэбб пропал.

«Я говорил Николасу не брать Бастера, вдруг у него случится сердечный приступ, как было уже», - объяснял он нам.

Мы весьма скептически отнеслись к возможному сердечному приступу, но не было времени для пересудов. «Тайная игра в морской бой» МИ6 рисковала приобрести широкую общественную огласку. Крэбб и его команда из МИ6 зарегистрировались в местной гостинице под собственными именами.

«Будет жуткий скандал. Как только про это узнают. Всем нам не миновать плахи!» - говорил отрывисто громко Камминг.

Камминг позвонил в офис Дика Уайта и попросил принять его немедленно. Мы тоже поспешили за ним наверх. Дик сидел за столом чернее тучи. Никакого намека на мало-мальски приветственную улыбку. Присущее ему обаяние без следа исчезло, и проступили жесткие черты директора школы с многолетним опытом работы.

«Русские только недавно запрашивали Адмиралтейство о пловце, и тем пришлось ответить, что они знать ничего не знают. Боюсь, что скоро «полетят головы» - сказал он кратко.

«Ну как тебя угораздило вляпаться в такое дерьмо, Джон!» - сказал он с раздражением.

Генри был просто в отчаянии, стал объяснять нам, что в министерстве военно-морского флота в течение нескольких месяцев донимали их постоянными запросами об особенностях конструкции винта на «Орджоникидзе».

«Ты же знаешь, каков Иден» - сказал он с горечью. «Сейчас говорит – да, можешь это сделать, а через минуту – нет, уже не можешь. Мы подумали и решили рискнуть».

Уайт, казалось, остался при своем мнении. Он помассировал пальцами рук виски. Потасовал туда-сюда документы на своем столе. Было слышно, как в полнейшей тишине напольные часы тикают негромко, стоя в углу. Паническое чувство страха и ужаса охватило нас и заполнило до краев пространство офиса.

«Что ж, конечно, мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь» - сказал он, наконец, прервав невыносимую более тишину. «Я пойду на встречу с премьер-министром сегодня вечером, и там посмотрим, смогу ли я предотвратить конфликт. А на это время Малкольм предоставит в твое распоряжение отдел А-2».

Вне себя от радости Джон Генри ушел. Камминг позвонил в Управление уголовных расследований (CID) Портсмута и организовал, чтобы из регистрационного журнала отеля удалили «ненужную нам» информацию. Уинтерборн и Генри кинулись в Портсмут подчищать все оставшиеся «концы». Но этого было недостаточно, чтобы предотвратить скандал. В тот же вечер Хрущев сделал публичное заявление и пожаловался на аквалангиста возле своего корабля, и униженный Иден был вынужден выступить с заявлением в Палате общин.

Сообщество разведчиков Лондона походило на обитателей небольшой патриархальной деревеньки или графства в окрестностях Лондона. Многие из них, по крайней мере в высших эшелонах власти, знали друг друга довольно хорошо и вместе выпивали в любимых клубах. В течение нескольких месяцев после того случая с Крэббом «деревенька» гудела, предвкушая неминуемое раскрытие тайны, которое - каждый понимал - рано или поздно произойдет. Я же - один из немногих в МИ5, кто знал все о деле Крэбба с самого начала - помалкивал по совету Джона Генри.

«Повсюду льется кровь» - сообщили мне по секрету. «У нас тут Эдвард Бриджес рвет и мечет».

Как-то утром - вскоре после кровавого террора, устроенного Бриджесом – ко мне в офис пришел расстроенный до глубины души Камминг и сообщил: «Дик уходит. Наверху хотят, чтобы он принял руководство МИ6».

Решение назначить Дика Уайта шефом МИ6 – мне думается - одна из наиболее серьезных ошибок в истории Британской разведки, сделанных за весь послевоенный период. Вот некоторые тому подтверждения: в середине 1950-х годов МИ5 - под контролем Дика Уайта – предприняла первые несмелые шаги по пути преобразований. Он знал о назревшей необходимости изменений, но и с пиететом относился к старым незыблемым традициям, что позволило бы ему выполнить задуманное без сбоев и проволочек. Более того, он был - с высокой долей уверенности можно сказать - самым выдающимся контрразведчиком ХХ века - прекрасно подготовленным, чтобы занять кресло Генерального директора. Он знал людей, знал проблемы и имел видение того, как создать наиболее эффективную организацию по контршпионажу. Вместо этого в самом начале профессиональной деятельности его перевели - по политическим соображениям – в организацию, в работе которой он мало что понимал, и которая встретила его нерадостно, а скорее даже глубоко враждебно. Он больше никогда не был так успешен, как был когда-то в МИ5.

Много потеряла не только МИ-5. Принципиальная проблема Британской разведки в послевоенное время состояла в отсутствии ясного понимания той релятивной роли различных разведывательных служб. В пост-имперскую эпоху Британии нужна была — более всего — знающая свое дело, эффективная национальная разведывательная организация. Но как только такая * возникла, МИ-6 — особенно — сразу перестала быть на первых ролях. Приход Дика Уайта усилил ее позиции, однако задержал появление современных и профессиональных агентов Разведки и обрек службу, которую он покинул, на забвение длиной почти в 10 лет. Если б он остался, МИ-5 излечилась бы от ран, полученных в 1960-х и 1970-х годах, намного быстрее, да и приобрела бы необходимое техническое оборудование, чтобы справиться с вызовами 1980-х годов.

Перевод Дика Уайта провели неделикатно быстро. Также поспешно организовали сбор денег на подарок. Выручка оказалась огромной, потому купили ему английского серебра старинный набор для чая и преподнесли на вечере, организованном в столовке МИ-5. Чествование прошло очень трогательно. Те, кто знал хорошо Дика — на тот момент меня среди них не было — утверждали, что он еще сомневался, переходить ли ему в МИ-6, возможно, понимая, что бросает работу всей его жизни незавершенной. Со слезами на глазах Дик произнес прощальную речь. Он вспоминал предвоенные дни и друзей, которых обрел.

*Эдвард Бриджес — госсекретарь Департамента внутренних дел тогда.

Благодарил Камминга за то, что тот сподвиг его пойти в Разведку, рассказывал с гордостью о тех триумфальных победах в период военного времени. И напоследок, пожелав нам успехов, сказал:

«Я был у премьер-министра сегодня днем, и он заверил меня, что гордится успехами нашей службы. Я с удовольствием сообщаю, что он назначил моего заместителя — Роджера Холлиса — моим преемником за его безграничную преданность организации. Уверен, что вы со мной согласитесь, наша служба теперь в самых надежных руках».

Высокая, немного сутуловатая фигура — в неизменном костюме в мелкую полоску — вышла вперед и пожала руку Дику Уайту. Так закончилась эра элегантности, ну и преобразований.

-------------------------------------------