1 глава Питер Райт The Spy Catcher

Питер Райт The Spy Catcher

1 глава

Всё началось в 1949 году. В один из тех зимних дней, когда в воздухе уже пахнет весной. Дождь барабанил по жестяной крыше секретной лаборатории в Грейт Бэддоу, в Эссексе, где я работал в качестве военно-морского ученого-инженера от компании Маркони. Осциллограф пульсировал перед глазами, как головная боль в висках. Лежали разбросанными по всему чертежному столу куча черновых расчетов. Было непросто изобрести радиолокационную систему, способную отличить перископ подводной лодки среди помех от бесконечно накатывающих волн: я пытался в течение многих лет. Зазвонил телефон. На проводе был мой отец – Морис Райт, главный инженер компании Маркони. «Фредди Брандретт хочет нас видеть», — сказал он.

Ничего необычного в том не было. Брандретт был шефом Королевской Военно-морской Научно-исследовательской Службы и теперь Главным научным руководителем министерства обороны. Он лично курировал в последнее время продвижение проекта. Скоро нужно будет принимать решение по финансированию производства опытного образца системы. А это – дело дорогостоящее. В послевоенное время исследования на оборону представляли собой бесконечную борьбу из-за урезанного финансирования, и я подготовился к еще одной схватке на повышенных тонах.

Я был рад случаю поговорить с Брандреттом лично. Он был старым другом семьи; и я, и мой отец работали на него в исследованиях по линии Адмиралтейства во время войны. Я надеялся, что, возможно, получу новое задание.

На следующий день мы поехали в Лондон. Беспросветно моросил мелкий дождь. Припарковали машину поближе к офису Брандретта, что на улице Сторей Гейт. Уайтхолл выглядел серым и уставшим, колоннада и статуи, казалось, плохо соответствовали стремительно меняющемуся миру. Клемент Эттли все еще обещал «хлеба и зрелищ», но зима выдалась холодной, и люди устали жить по продовольственным карточкам. Эйфория от победы 1945 года давно уступила место всеобщему мрачному недовольству.

Мы представились секретарю Брандретт в приемной перед офисом. Предбанник приглушенно гудел, как улей, что было типично для Уайтхолла. Мы пришли не первыми. Я отметил несколько знакомых лиц; ученых из различных лабораторий Службы. И подумал, что нас собралось слишком много для обычного совещания. Двое, которых я раньше никогда не встречал, подошли к нам.

«Вы, должно быть, отец и сын Райт», — чеканно резко спросил тот, что был пониже ростом. Он был явно военным. «Я полковник Малькольм Камминг из Военного Министерства, это — мой коллега Хью Винтерборн». Подошел еще один незнакомец. «А это Джон Генри, наш «друг» из Министерства Иностранных Дел». Камминг использовал своеобразный словесный код, которым Уайтхолл именует своих секретных агентов. О чем бы ни было совещание, я подумал, навряд ли оно будет касаться противолодочной войны; только не в присутствии сотрудников МИ-5 и МИ-6. Брандретт появился в дверях офиса и пригласил нас войти.

Офис Брандретта, как и его репутация, был огромен. Гигантские раздвижные окна и высокий потолок визуально уменьшали его рабочий стол и делали похожим на стол гнома. Он жестом указал нам располагаться за большим столом для совещаний с заблаговременно расставленными на нем чернильницами и графинами. Сам Брандретт был небольшого роста, энергичным человеком, одним из «банды» избранных, наряду с Линдеманном, Тизардом и Кок-Крофтом, что отвечали за подготовку Британии к новым техническим и научным требованиям ведения Второй Мировой войны. Как помощник директора по научным исследованиям при Адмиралтействе, а потом заместитель директора королевских военно-морских сил по науке, он отвечал, главным образом, за набор ученых-специалистов на госслужбу во время войны. Он сам не был особо одаренным ученым, но вполне понимал, какую огромную роль могут сыграть именно ученые. Его главная задача заключалась в том, чтобы задействовать молодежь, где только возможно, а так как заказчики «услуг» доверяли ему, он мог добыть необходимые средства, чтобы дать молодым ученым возможность проявить себя наилучшим образом.

Так как измученная и истощенная Британия готовила себя к ведению новой войны конца 40-х – «холодной войне» – само собой, выбор пал на Брандретта, который мог посоветовать, как лучше всего вновь сплотить научную общественность. Он был назначен заместителем советника по науке в министерстве обороны и заменил сэра Джона Кокрофта как научный советник и председатель комитета в области оборонных исследований в 1954 году.

«Господа», – начал Брандретт, когда мы расселись. «Всем совершенно ясно, я думаю, что в настоящее время мы находимся в состоянии войны; с тех самых берлинских событий, что произошли в прошлом году». Брандретт пояснил, что блокада русскими Берлина и запрет западного «воздушного моста», который последовал, послужили серьезным поводом, чтобы задуматься об обороне.

«Война будет вестись шпионами, а не солдатами, по крайней мере, в ближайшее время». Он продолжал: «Я обсудил положение дел с сэром Перси Силлитоу, генеральным директором службы безопасности. И, по правде сказать, ситуация аховая».

Брандретт подробно описал проблему: стало фактически невозможно эффективно внедрять агентов за «железный занавес», не было понимания о намерениях Советского Союза и его союзников, нужны были технические и научные предложения, как решить этот вопрос. «Я уже обсудил проблему в общих чертах с некоторыми из присутствующих здесь: полковником Каммингом из службы безопасности и Питером Диксоном, представляющим МИ-6, и я учредил данный комитет с тем, чтобы проанализировать мнения специалистов и приступить к работе незамедлительно. Я также предложил сэру Перси обратить внимание на одного молодого ученого, и помочь ему в его научных разработках».

Я намереваюсь подключить к нашему делу Питера Райта, которого некоторые из вас, возможно, знают. В данный момент он работает в лаборатории электронных исследований службы безопасности и продолжит там работать, но неполный день, пока мы не определимся, какой объем работы нам предстоит делать.

Брандретт взглянул на меня и спросил: «Ты сделаешь это для нас, Питер?»

Не успел я ответить, как он обратился к моему отцу: «Нам определенно понадобится помощь Маркони, G.M., поэтому я включил и Вас в комитет». (Имя отца было хорошо известно во флоте, также как и Маркони в старые времена).

Для Брандретта было типично раздавать приглашения, будто отдавать приказы, и полностью подчинять аппарат Уайтхолла себе.

Весь остаток дня все собравшиеся обменивались идеями. Представители МИ-5 и МИ-6 хранили полное молчание, и я предположил, что это было обычное поведение секретных агентов в присутствии «чужих». Каждый ученый бегло изложил суть исследований, проводимых в своей лаборатории, которые могли бы иметь какое-то секретное применение. Очевидно, что полный обзор технических требований секретных служб займет много времени, но было ясно, что они срочно нуждались в системе дистанционного прослушивания. Советские средства защиты были так надежны, что возможность подключиться иначе, как через простенок или во время перестройки посольства, было трудновыполнимо. Ко времени полуденного чая у нас появилось более 20 предложений о возможных областях плодотворного исследования. Брандретт проинструктировал меня набросать на бумаге целесообразность каждого. На том совещание закончилось.

Когда я уходил, человек из технического отдела почтовой связи – Джон Тейлор, который подробно рассказывал на совещании о работе почты на предмет приборов прослушивания, представился мне. «Мы будем вместе работать над этим вопросом», – сказал он, когда мы обменивались телефонами. «Я позвоню на следующей неделе».

Возвращаясь обратно в Грейт-Бэддоу, мы с отцом с воодушевлением обсуждали совещание. Оно было так непредсказуемо, как часто был Уайтхолл во время войны и так редко после. Я был несказанно рад отойти немного от нынешней работы, вызывавшей у меня только головную боль, а отец – потому что это предложение вернуло его в секретную разведку, связь с которой сохраняла наша семья в течение четырех с половиной десятилетий.